Василий
В принципе, весь мир делится на собачников и кошатников. Это уже догма. Сколько себя помню – я всегда любил собак. Любых, даже эти мелкие дрожащие недоразумения, которых любят носить гламурные дамы. С собаками мне было проще ладить, проще общаться. Они тоже себе на уме, но у них это попроще, без излишних наворотов. С кошатниками как-то споров не возникало, ну, любят люди разных животных, и любят себе. Даже если нарывался на яростного любителя кошек, который до последней капли крови отстаивал любимцев, то даже тогда умудрялся ужиться с ними, в спорах и описании любви к животным. Правда, всегда удивлял такой момент как превозношение одних животных перед другими. От того, что кошка лучше моё мнение не поменяется – идеалом животного для меня лично является волк. Близкий родственник собаки, ага. И тигров люблю. И львов, а пантеры вообще с ума сводят. Но собак люблю больше. Кстати, почему-то кошатники более агрессивны по отношению к другим. Впрочем… Уживался, да. О собаках я могу говорить бесконечно и всегда тепло. Они есть и остаются для меня любимцами и это навсегда.
Кошки у меня тоже были в жизни. Всего две.
Я тогда жил в Красноярском крае. Чёрно-белая Маркиза, маленькая смешная девчонка, невероятной пушистости и невероятной доброты ко всему живому, пришла в дикий мороз под дверь и уже даже не пищала – она молча сидела, замерзая. Я даже не понял, на что наступил, когда выскакивал зачем-то на улицу. Увидел котенка и долго, ровно полминуты включался на предмет темы «А оно мне надо?». Надо. Схватил девчонку и утащил к печке. Не ела она почти три дня – спала, спала, спала… Потом проснулась и пришлось её кормить с бутылочки очень аккуратно, она до чёртиков сожгла морозом нос. Но терпела, пока мазал ей ожог мазью. И спала. Где-то через месяц расцвела и теперь ходила хвостиком везде, пушистый шарик такой, с задранным хвостом. За что любил? Не знаю. Преданность и деликатность, да. Иногда ж знаете, кошка лезет вот прям чуть не за пазуху – погладь меня, слышь, э! Маркиза всегда смотрела в глаза. И достаточно было показать глазами в сторону – исчезала, поняв, что не до неё. Но один ритуал исполняла всегда, вне зависимости от погоды и времени: приходила вылизывать. Осторожно, аккуратно и с любовью. Утром и вечером, в одно и то же время… За неё, кстати, я бодался… с кошатниками. Которые кривили рот и спрашивали, мол, что это за недоразумение? Неразвитая, маленькая слишком для взрослой кошки. Всех вежливо отправлял в тайгу полем и лесом, иногда матом. Да, маленькая, но моя. Член семьи. В лес, нафиг!
Я уехал через три года, а она благополучно дожила до глубокой старости, оставив многочисленное потомство… Это единственная кошка, с которой мы всегда уживались без слов и я благодарен ей за длинные минуты позитива в холода, когда она укладывалась у меня на плече и просто мурчала в ухо…
Второй кошкой была Герда. Смесь сиамского кота с какой-то полосатой мамой. От папы остались выразительные голубые глаза (видать, дрогнуло сердце мамы, когда такого экзотического красавца узрела…)), бежевый с серым окрас и от мамы – светлые полоски там, где у сиамов темный окрас. Котенок пришёл в будку к нашей собаке, тоже в какой-то мокрый холод. Собака, старая добрячка Кукла, затащила его к себе, где долго вылизывала от грязи, потом обхватила лапами и обогрела. Я растерялся, когда увидел маленькое грязное чудо с непонятным окрасом, которое заполошно пищало в будке. Вытащил его, подумал, решил и уволок домой. Правда, через пару месяцев выяснилось, что это кот. Поэтому из Герды он превратился в Герасима, или просто Геру. О, это был котам кот… Невероятный задира, отчаянный ловелас, который лез в драку за любую даму, а уж сколько раз приходили на разборки владельцы породистых кошек… Герка шастал к дамочкам через форточки и ни разу не был словлен. Хотя его видели, в него кидались чем попало, даже стреляли раз. Исцарапанный, в шрамах битв, с гордо торчащим хвостом и усами, с чуть косящим левым глазом, независимый до чёртиков, Герка не боялся ни чёрта, ни Бога. Сам разнимал его драку с огромной овчаркой, и даже пару раз он просто нагло впрягался за меня, когда, бывало, с кем-нибудь на районе сцепишься. Просто вылетал пулей и вцеплялся в лицо. Было страшно, бо дрался он неистово. Но Герка боялся и уважал лишь одного человека – меня. Я никогда не сюсюкал с ним, общаясь, как с близким другом, и, клянусь, если б он мог говорить, наши беседы о жизни заходили б далеко. Вроде лежит, глаза закрыл, вроде спит – а замолчишь и он глаз приоткрывает, типа – ты трави, трави, я слушаю… Я его тоже уважал, хотя за некоторые проделки он мог огрести нереально жёстких пиндюлей… Но как бы он ни огребался, Герка всегда приходил спать только ко мне, в ноги, и не мог уснуть, пока не обнимет мою ногу. Так уж повелось.
Я и в этот раз уехал, просидев с ним всю ночь за рюмкой валерьянки и палкой колбасы. Герка меня понял. Я уехал – и он ушёл из дома, так никогда и не вернувшись. Это был мой единственный друг из мира котов, которому я благодарен за многие моменты в моей жизни, связанные с ним. Герыч, если ты сейчас читаешь это – я тебя люблю, бро…
Ещё один кот был в моей жизни. Нет, он не жил у меня. Я его не кормил, он лишь презрительно нюхал подачку и помечал её, уходя гордо. Подачек он не любил и не признавал, так же, как и всяких там нежностей. Как и Герка, весь в шрамах, уже седой, почти ослепший, ходил он лишь полагаясь на слух и проверяя свои владения с периодичностью автомата. Я тогда работал в ночной охране на закрытой территории и мы с ним часто сталкивались. Я шёл по своим делам, он по своим, вежливо уступая дорогу друг другу. Я всегда знал, что если он появлялся, то других кошек не было по всей территории. Мы с ним общались лишь тогда, когда пересекались, я ему вежливо бросал «Добрый вечер, сэр!», он в ответ пренебрежительно мявкал что-то невнятное, но всегда лишь мне. С другими сотрудниками он не общался вообще. Питался лишь тем, что нароет в бачках у столовой или у магазина рядом, но никогда не брал оставленную специально для него еду. Гордый и независимый. Дрался до одури с лисами, которые в поисках еды приходили иногда, пару раз видел эпические сцены в виде мордобоя с полицейской собакой, а потом ещё с каким-то здоровенным псом, по ошибке сунувшим нос в коробку, где мирно дрых мистер Независимость по имени Василий, как окрестили его работники фирмы.
Иногда на территорию заглядывали молодые мамочки, приводя стайку котят. Типа, с папой знакомиться. Василь вообще никого не признавал и алименты платить не собирался, выгоняя мамашу обратно. Та, конечно, обосновывалась где-то рядом, продолжая пытаться знакомить молодняк с папой, но ничего путнего не выходило. Дамы продолжали прибывать, Василь продолжал свои обходы в гордом одиночестве, гоняя своих отпрысков, причём очень жёстко… Как-то появилась ещё одна мамочка, потерявшая голову от брутальности Васи, привела с собой трёх маленьких котят, точной копией папы. Вася и её выгнал. Она обосновалась в кабине старого трактора, на краю территории, осторожно таская объедки из-под носа у Васи, пока тот где-то шастал по делам. Так и жили…
…В ту ночь хлестал дикий зимний ливень, и уж чего там у старого трактора перемкнуло от влаги, но факт остается фактом – что-то коротнуло и он загорелся. Там вся техника стояла с полупустыми баками и заправленная всеми горюче-смазочными материалами. Трактор вспыхнул как свечка, несмотря на обильный дождь. А потом рвануло что-то, разметав кабину и убив маму-кошку на месте. Котята попрятались в инструментальную коробку под сиденьем, и пламя как-то умудрялось туда не доставать. Я услышал хлопок, и, само собой, вышел проверить, нацепив на себя плащ с капюшоном. Открыл дверь и уставился на взъерошенного мокрого Василя, который хрипло что-то гаркнул и понёсся по потокам воды за угол. Я за ним. Дальше, конечно, было весело… Я орал по рации, вызывая пожарный расчёт, напарник орал по рации, вызывая начальство, а Василь метался рядом, завывая. Сначала-то не понял, что к чему, пока сам не услышал дикий писк котят… Вот скажите, что мне делать? Пламя фигачит фонтаном вверх, дымя и фыркая. Подойти невозможно…
Часто можно услышать, что родители делают всё, ради своих детей. Даже невозможное. Даже если не хотят их видеть. Василь тоже сделал невозможное. Он просто остановился, спокойно умылся, потом отпихнул меня в сторону и кинулся в огонь. Прямо туда, в месиво. Я орал ему, напарник кинулся на помощь, я его удержал. Василий выскочил обратно, горящий, злой, таща двух котят, не знаю, как он их так схватил. Плюхнулся рядом, швырнул их нам и, не задерживаясь, кинулся обратно… Он не успел. Не успел вытащить последнего.
…Пожарные затушили всю груду пылающего металла в считанное время, когда я в двух словах сказал, что произошло. И полезли в ещё дымящийся остов, искать Василя. И нашли. Он лежал в том ящике, обняв последнего котёнка, еле живого, но живого. Василь закрыл его собой, зная, что уже не выберется.
Хоронили его всей большой командой всего предприятия. Там же, на его территории. Сам гендиректор лично привёз маленькую табличку, где было просто написано на русском и иврите «Василий». А сейчас там носится тот самый последний котёнок, выросший в здоровенного кота, в шрамах и царапинах, ревностно охраняющий территорию и обходящий её с автоматической точностью. Который не любит подачек и здоровается только с охранниками…
Мне кажется, что у таких котов есть свой рай. Или просто двор. Там тепло. Там нет подачек – просто кошачьи ангелы оставляют еду в бачках. Иногда приходят демоны, так, чисто подраться, чтобы форму не потерять. Там можно метить территорию и никто не будет морщить нос. Небо большое, его всем хватит. Там можно не опасаться болеть и не бояться собак, которые иногда суют нос не в своё дело. И солнца всегда хватает и дрыхать не мешают.
Но только не хватает иногда вас тут, забияки.
Спасибо, что были и будете с нами…
© Дингер
